Том 15. Рассказы, очерки, заметки 1921-1924 - Страница 144

К оглавлению

144

— Все едино, — говорил рыжебородый, — и у штатского своя судьба, свои неудачи.

Извозчик с папиросой еще более медленно ответил:

— Верно. А все-таки — памятник, который для памяти, ставят на кладбище, а в городе памятники для устрашения.

— Город не огород. Кого пугать?

— Не про то говорю, чтобы пугать, а — не зазнавайся, каков ты ни есть. Потому и ставят на площадях царям памятники, полководцам, генералам…

Платон хотел сказать извозчикам, что отравился рахат-лукумом и чтоб его отвезли в полицию, но припадок рвоты согнул его и, покачнувшись, он едва не упал головою в костер; рыжебородый оттолкнул его, сердито крикнув:

— Эх, вы, туда же, пьете!

Платон, лежа на снегу, сказал:

— Вези…

— Где живешь?

Платон слышал, как другой извозчик говорил издали:

— Везти его нельзя, замерзнет, ему бежать надо.

Рыжебородый потрогал ногою ногу Платона:

— Слышь — беги!

— Не могу, — сказал Платон почти засыпая, обессиленный судорогами.

— Ну, едем!

— Гляди, заморозишь.

— Пьют, а не умеют.

Платона взяли под мышки, поставили на мягкие ноги, потом свалили в сани. Озябшая лошадь поскакала, Платон слышал удары ее копыт о передок саней, шлепки кнута, а когда проезжали мимо монумента, монумент крикнул сердитым басом:

— Куда, дурак? Куда?

Это удивило Платона; уж если монумент может ругаться, так ругаться должен бы не этот, а другой, который стоит перед домом дворянского собрания, тот, конечно, имеет право обругать за патоку и тараканов.

Ехать было мучительно, извне тело сжимали железные тиски холода, изнутри терзала боль, и в то же время хотелось спать. Особенно нестерпимо холодно было голове, все мысли в ней вымерзли, но от этого она стала еще тяжелее и падала куда-то, как птица, лишенная крыльев.

Лошадь бежала подпрыгивая, точно старая собака, извозчик не торопил ее, он посматривал в небо, поглядывал на синеватые льдины в окнах домов, оглядывался на седока, скорченного в санях; потом он, не останавливая бег лошади, перевалился с козел в сани, снял рукавицы с рук своих, обыскал карманы безмолвного, но еще мягкого седока, снял с него часы, хотел снять и шапку, но она не далась.

Тогда, приостановив лошадь, толкая седока руками и ногами, точно куль овса, он вывалил его из саней в сугроб и, хлестнув лошадь кнутом, поехал дальше между заборов и сугробов, под синий, жестоко холодный купол, прикрывший серебряную пустоту.

…Разумеется, вполне возможно, что «нездешний» человек, умерший «на ходу», не тот, о котором я рассказал; что он не так жил, не так чувствовал и думал.

Но все существует лишь для того, чтоб о нем было рассказано. И совершенно недопустимо, чтоб какой-то человек валялся мертвым ночью, у камня, на берегу лужи, и чтоб поэтому нельзя было ничего рассказать.

Конец 1924 г.

Комментарии

Время Короленко

Впервые в ранней редакции входило в произведение «В.Г. Короленко. Глава из воспоминаний», напечатанное в журнале «Летопись революции», 1922, книга I. Как самостоятельное произведение вошло первым рассказом в серию «Автобиографические рассказы», опубликованную в журнале «Красная новь», 1923, номера с 1 по 6, январь-ноябрь. В серию входили также произведения: «В.Г. Короленко», «О вреде философии», «Мои университеты», «Сторож», «О первой любви».

Рассказ «Время Короленко» связан с неосуществлённым замыслом М. Горького написать книгу «Среди интеллигенции».

В отдельном издании, вышедшем под названием «Мои университеты» (издание «Книга», 1923), М. Горьким дана следующая последовательность составляющих сборник автобиографических произведений: «Мои университеты», «Сторож», «Время Короленко», «О вреде философии», «О первой любви», «В.Г. Короленко».

Начиная с 1923 года, рассказ «Время Короленко» включался во все собрания сочинений.

Печатается по тексту шестнадцатого тома собрания сочинений в издании «Книга», сверенному с авторизованными машинописью и корректурой указанного издания (Архив А.М. Горького) и с первопечатным текстом.

В.Г. Короленко

Впервые напечатано как часть более обширного произведения «В.Г. Короленко. Глава из воспоминаний» в журнале «Летопись революции», 1922, книга I.

В письмах к И.П. Ладыжникову от 10 и 16 февраля 1922 года М. Горький сообщал, что написал произведение о В.Г. Короленко (Архив А.М. Горького). По-видимому, очерк по первоначальному замыслу М. Горького должен был войти в книгу «Среди интеллигенции» (нереализованный замысел писателя).

В журнале «Красная новь», 1923, номер 1, январь-февраль, очерк был напечатан со стилистическими поправками в серии «Автобиографические рассказы».

Подготавливая текст очерка для собрания сочинений в издании «Книга», М. Горький в 1923 году дописал заключительную часть (последние 12 абзацев).

Начиная с 1923 года, очерк «В.Г. Короленко» включался во все собрания сочинений.

Печатается по тексту шестнадцатого тома собрания сочинений в издании «Книга», сверенному с авторизованной корректурой этого издания (Архив А.М. Горького) и первопечатными текстами.

О вреде философии

Впервые напечатано в серии «Автобиографические рассказы» в журнале «Красная новь», 1923, номер 1, январь-февраль.

Занятия М. Горького философией с Н.3. Васильевым и настроения, описанные в рассказе, относятся к 1893–1894 годам, о чём А.М. Горький сообщает в письмах И.Б. Таланту (Архив А.М. Горького). По свидетельству 3.В. Васильевой, М. Горький в то время вёл философский дневник. Тетрадь осталась у Васильевых и хранилась до 1916 года, когда была утрачена при переезде 3.В. Васильевой из Нижнего Новгорода в Самару (Архив А.М. Горького).

144